Четыре месяца тому назад обоз передвижного зверинца ехал в село Тучки на большую осеннюю ярмарку. Невдалеке от этого села в обозе случилась большая неприятность: из старой, давно не ремонтированной клетки выскочил галицийский волк. Ошалев от неожиданной радости, зверь не знал, что ему делать, куда бежать. Сперва он кинулся под телегу, потом — в овсы, из овсов снова выскочил на дорогу. Произошла паника: лошади помчали прямо в овраг, две телеги перевернулись, а с третьей сорвалась и ринулась к далеким перелескам молодая быстроногая антилопа-гну.
Произошло все это в одно дыхание: грек Ампулио, сопровождавший обоз, не успел и охнуть. Он заохал и стал выкрикивать разные отчаянные слова, когда антилопа и волк пропали с глаз.
Теперь Ампулио, круглый, бритоголовый здоровяк мужчина, стоит перед народным судом и обосновывает иск,
предъявленный администрацией передвижного зверинца колхозу «Муравей».
Колхоз этот расположен в пятидесяти километрах от места, где произошла авария, но доказано, что антилопу поймали колхозники «Муравья», поместили ее в свой омшаник и в течение месяца скрывали этот факт. Антилопа погибла, и зверинец понес убыток в размере 1200 рублей. Пусть колхоз внесет эту сумму на текущий счет зверинца.
В судебном зале сидят старики Иван Ненашкин, Прохор Окунев и старуха Китаиха. Из молодых колхозников здесь присутствует только Семен Дымов, член правления «Муравья». Он уже дал суду свои показания. Суть их в том, что ни правленцы колхоза, ни активисты, ни животноводы неповинны в гибели антилопы. Эту антилопу поймали, посадили в омшаник, ухаживали за ней телячий пастух Ненашкин и сторож колхозных огородов Окунев, тихие, малоприметные колхозные старики. Они сообщили председателю «Муравья», что к телячьему стаду приблудился чей-то бычок, но время было горячее: колхоз молотил хлеб, поднимал зябь,— и председатель не обратил на это сообщение внимания. Однако, когда в деревне пошли разговоры, что старики Ненашкин и Окунев поймали какого-то диковинного, совсем необыкновенного бычка, председатель велел завхозу, то есть Семену Дымову, съездить в залесный омшаник, посмотреть приблудного бычка, и если это действительно стоящий бычок, то дать объявление в районную газету. Семен Дымов хотел поехать в омшаник, но повстречал старика Прохора Окунева, и тот сказал:
— Нечего тебе ехать: подох он, бычок-то!
И если бы не старуха Евдокия Китаиха, то до сих пор никто не догадался бы, что это была антилопа, а не бычок.
— Гражданка Китаева! — обращается председатель суда к низкорослой, ласково улыбающейся старухе.— Что вы можете сказать по настоящему делу? Сообщите суду, при каких обстоятельствах вы обнаружили в лесу антилопу.
— А по маслята ходила. Как раз после дождя было.
— Так. И где же вы увидели антилопу?
— Где увидели? В лесу и увидела. Беру я маслятки, а он, бычок-то, тихонько подбег, я и не слышала совсем, как он и подбег-то.
— Так. И вы что, поймали его, что ли? Ухватили?
— Уж больно ты, товарищ, прыткий! —горячо возражает Китаиха.— «Ухватили!» Глянула я на него, и в животе у меня даже морозно стало. Хочу крикнуть, нету голоса.
— Так. Дальше?
— Не помню, как откинулась, как побегла. Прибегла на телячьи выпасы, говорю вон Иван Егорычу: «Иван Егорыч, погляди, чего там на полянке ходит». Иван Егорыч пошел. Чего-то он больно долго ходил, а потом тащит бычка, а шапку, видать, потерял, без шапки идет и вроде как сам не свой. «Иван Егорыч, спрашиваю, чего это такое будет?» А он: «Иди, — кричит, — как можно скоренько к Прохору Окуневу, скажи, что приблудился голубой масти бычок!» Я пошла.
— Гражданин Окунев,— говорит председатель пастуху,— вы подтверждаете показания гражданки Китаевой?
— Подтверждаю.
— Так как же вы, опытный пастух, не могли отличить бычка от антилопы? Ведь вот, скажем, я городской человек, а если бы мне сказали про антилопу, что это бычок, я не поверил бы.
— Годов пятнадцать тому назад и я не поверил бы,— сердито отвечает пастух.— Пятнадцать годов тому назад мужик и в трактор не верил, и что корова по девять тысяч литров доит, тоже не верил, и что по пескам можно сто восемьдесят пудов пшеницы брать с каждого гектара, мы тоже не верили. Ежели бы в старое, прежнее время мне кто сказал, что свинья может принести в год двадцать пять поросят, я бы того человека нехорошим словом назвал. А теперь удивляться нечему. При колхозном положении человек всего может сделать, не то что голубого бычка, а и все, чего хочешь! Для науки нынче ворота широкие.
— Да, все это так,—прерывает судья Окунева.— Но при чем тут антилопа?
— На ней не написано, что она антилопа,—хмуро говорит пастух.—А сходство с бычком у нее есть. У меня такое мнение было: этого бычка наши ученые люди развели. Ну сердце-то и разгорелось: хотится опыт в своем колхозе сделать.
— Какой опыт?
— Вырастить его, бычка-то, припустить к нашей корове, симменталке или горбатовке. Тут главное, чтобы нам щукинцев обогнать. А то уж больно они вперед далеко убегли: у них и мериносы, и быков-шортгорнов купили, и гусей вон каких развели! Что ни гусь, то Ляксандра Македонский! И вот желательно нам было, то есть мне и Прохору Матвеичу, такой опыт сделать, такую породу произвести, чтобы они, щукинцы-то, зашатались от удивления. Ну и радость колхозу желательно сделать. Так мы с ним, с Прохором Матвеичем, и толковали: «Давай вырастим бычка без шуму, тихонько. А шум уж потом пойдеть. Мы его, бычка-то, из омшаника взяли да ночью к Прохору Матвеичу в старую баню отнесли. Хлопот сколько— страсть! Нынче, скажем, мее дежурство, а завтра его, вон Прохора Матвеича. Холода-то бычок не любит, еще не притерпелся, дрожит, так мы баню через каждый день топим. И любит, чтобы его теплой водой мыли. Мы каждую неделю его моем. Но и денег тоже требует. Я за эту зиму уже пятьдесят рублей в него положил. Да и Прохор Матвеич рублей сорок положил. Говорю Прохору Матвеичу: «Трудов он нам стоит много, а соответствует он колхозному положению или не соответствует, шут его знает». А Прохор Матвеич мне так: «Мичурин, говорит, поболе нас терпел, а своего добился». А теперь вот сидим тут, слушаем, и выходит, что он вовсе и не бычок, а вроде зверя. Ошиблись, значит. И совсем зря согрешили, что будто он подох. Конечно, кабы он не зверь был, уж мы, то есть я и Прохор Матвеич, этому гражданину как-никак рублей шестьсот уплатили бы, шут с ним, но своего бы добились, вырастили -бы колхозу бычка. Ну а ежели он зверь, то пускай гражданин приедет, возьмет его — и все тут.
— Позвольте!—изумленно произносит председатель.— Стало быть, антилопа жива?
— А что с ней сделается? — однотонно говорит пастух.— Как дите ее обхаживали. Думали: растим колхозу радость, золотой опыт делаем, щукинцев удивим. Ну ошиблись, значит.
Семен Дымов, побелев от удивления, ломким голосом говорит:
— Тут у тебя какая-то неясность, Иван Егорыч, потому что...
— Да что, Семен Васильич, лишнее толковать- то,—прерывает его пастух.— Вот и ключ с собой ношу от бани-то. Там он у нас живет до сей поры.
Председатель поднялся. Он смотрит на пастуха, на друга его —Прохора Матвеича, хочет что-то сказать, но, не найдя, видно, нужных слов, машет рукой, и на усталом лице его мягкая, светлая улыбка.
Улыбаются и члены суда, и районный прокурор, и протоколист...
1939 г.
